Книга Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков

– Можно?

– Да!

За длинным Т-образным столом сидело несколько человек в летной форме. Присмотревшись, Романовский обратился к полному мужчине в безукоризненно белой рубашке, отутюженном синем костюме с широкими золотыми нашивками на рукавах.

– Товарищ командир отряда! Пилот Романовский прибыл в ваше подразделение для продолжения работы в должности командира звена.

– Отлично. Знаю. Это к тебе, Кроткий. Пилот-инженер. Я не ошибся?

– Нет.

– Планерка окончена, товарищи. – Терещенко грузно поднялся. – По местам!

Кроткий подошел к Романовскому и обнял за плечи.

– С приездом, Боря! Извини, что не встретил, телеграмму вручили только что.

– Здравствуй, Михаил!

Протянул пухлую руку и Терещенко:

– Здравствуйте, Романовский. Кроткий введет вас в курс дела. Сейчас времени для проявления эмоций нет, двигайтесь в эскадрилью.

* * *

За штурманским столом молча сидели пилоты. Кроткий стоял, поглядывая на ручные часы, и щелкал по стеклу ногтем.

Романовский отмечал изменения в дородном облике своего давнего товарища. Со времени их последней встречи Кроткий потучнел, чуть-чуть отвисли красноватые обветренные щеки, в густой рыжей шевелюре от лба к правому уху пробилась темно-серебристая дорожка. Короткий нос, как и у юного Кроткого, продолжал лупиться, а взгляд маленьких глаз стал более тяжелым и властным.

В комнату вошел паренек в сером форменном костюме. Он старался казаться смущенным, но лихо сдвинутая на затылок мичманка, русый пушистый чуб под лаковым козырьком и подчерненная полоска шелковистых усиков над свежими губами, а особенно глаза, быстрые, с затаенной смешинкой, смазывали на нет показное смущение.

Кроткий опустил руку с часами.

– Ты опоздал, Туманов, на две минуты тридцать пять секунд. Тебя терпеливо ждали двадцать человек. Простое умножение показывает: ты похитил у нас час работы… Ясно?

– Проспал, товарищ командир, – тихо ответил Туманов, теребя розовое ухо.

– Ставлю тебя на самое короткое почтовое кольцо.

Это было своеобразным наказанием: короткий полет – малый дневной заработок. Движением руки Кроткий разрешил Туманову сесть и сам опустился в жесткое старомодное кресло, названное пилотами «королевским троном». На протяжении последних лет дела в эскадрилье шли неважно, и командование сменяло комэсков довольно часто, так что Кроткий на этом «троне» восседал уже пятым. Он, майор запаса, требовал от аэрофлотовцев армейской дисциплины и порядка, что очень нравилось командованию и не особенно молодым летчикам.

– Чтобы не тянуть, товарищи, – Кроткий опять посмотрел на часы, – разбор вчерашних полетов проводить не буду. Летали в норме, без казусов. Я только представлю нового командира звена, прибывшего к нам. Прошу знакомиться: Романовский Борис Николаевич!

Романовский поднялся. Все с интересом разглядывали немолодого пилота. Когда он повернул голову, серебряно блеснули виски, подобная мета была почти у всех людей, переживших в авиации сороковые годы.

– Коротко о себе… Десять минут, не больше, Борис Николаевич.

– Родился в двадцать пятом году, в Белоруссии. Вот в этом здании, где мы сейчас сидим, находились общежитие и штаб военно-авиационной планерной школы десантных войск. Я и ваш командир Михаил Тарасович Кроткий – выпускники этого заведения. На планерах А-7 несколько раз десантировались в тыл врага к партизанам. Последняя операция чуть не стала для нас действительно последней. Мы подбросили окруженным десантникам боеприпасы и продовольствие и еле выбрались из вражеского кольца по болотам…

– Через Плюй-омут, – подсказал Корот.

– Потом переучились на истребители. Опять фронт. После войны – Север. На Севере ночи длинные, много нелетных дней, я использовал это скучное время для учебы: заочно одолел курс авиационного института и факультет журналистики в институте марксизма-ленинизма… И вот к вам, Очень захотелось поработать в городе своей юности… Все!

Пилоты разочарованно зашумели.

Встал Короткий, большой рот растянут в улыбке.

– Тихо! Борис Николаевич еще расскажет вам много интересного, а может, и напишет. А сейчас время дорого. Приземляйся, Борис. Действительно, с Борисом Николаевичем мы старые друзья. Хлебали из одного котелка, летали бок о бок, даже обожали одну дивчину! И ко всему сказанному, – маленькие глаза Кроткого затеплились, – я ему жизнью обязан…

– Обоюдно, Михаил Тарасович!

– Да ладно, Боря… К делу, товарищи. Заданий сегодня – навалом. Все, кто стоит в наряде по трассам левого берега Волги, оформляйте документы и – в путь. На правом берегу низкая облачность, местами туманы. Как только синоптики разродятся хорошей погодой, начнем работать в полную силу.

Пилоты зашевелились. Улетающие рассчитывали маршруты на линейках и ветрочетах, заправляли в планшеты карты. Остальные потянулись гуськом в коридор «на перекур». В комнате остались Романовский, Кроткий и дежурный пилот.

Кроткий обратился к нему, и в жестком голосе проскользнула нотка неуверенности:

– Тебе, Пробкин, придется еще поработать.

– Да, командир, восемнадцать минут.

– Часика четыре, Пробкин. Погода гнилая, а со стометровым минимумом всего два человека. Санавиация сегодня щедра на задания.

– Я отбарабанил сутки. Точка!

– Брось, Пробкин, ночью-то ты, наверняка, спал! Неужели у тебя хватит нахальства сорвать санитарный полет? Ты представь…

– Сами слетаете!

Кроткий не торопясь и обстоятельно начал доказывать, что сегодня каждый хороший пилот на счету, что еще вчерашние задания не довыполнены и, если не улучшится погода, эскадрилья «пустит пузыри».

– Дошло до тебя? – закончил он.

– Вполне… До меня дошло, что завтра можно уйти с работы на полчаса раньше, так как сегодня вы задержали меня своей проповедью именно на это время.

Квадратный подбородок Кроткого дрогнул, и он тяжелым кулаком ударил по столу. А Пробкин только развел руками:

– Кодекс законов о труде надо чтить, товарищ командир не менее, чем уголовный.

Кроткий тяжело задышал:

– Встать! Встать, бисов сын!

Пробкин демонстративно положил ногу на ногу.

– Дрючком бы тебя перетянуть по перечнице! Отстраняю от полетов на неделю!

– За что?

– По кзоту твоему! Иди жалься… топай, топай!

Пробкин пожал плечами, встал и вышел, а Кроткий повернулся к Романовскому, выдернул дрожащими пальцами папиросу из пачки, закурил:

– Видал ферта?.. Классный пилот, а баламут! Вечно недоволен, морщится, пререкается. В армии я бы ему десять суток гауптвахты влепил за язык, а тут… И думаешь, куда спешит? На перрон! Встречать из Адлера свою куклу – стюардессу, нести ее чемоданчик!